Второй Эльфийский поход
итоги ландшафтной аналитики
в Грузии в апреле 2024
Второй
Эльфийский
поход
Эльфийский
поход
итоги ландшафтной аналитики
в Грузии в апреле 2024
в Грузии в апреле 2024
Первая аналитика прошла под звездой подвига: броска в неизвестность, преодоления себя, которое в моменте поднимает на особую высоту, дает озарение, а потом вспоминается долго. В память о таком возникает чуть ли не героический эпос…
На этот раз все было иначе. Очень взрослая группа русскоязычных израильтян. Прочные, самодостаточные, гармоничные (вот, что бывает, если постсоветского человека поместить лет на 20 в нормальные условия, – шутил Филин) и не слишком настроенные на то, чтобы их мир вот так вот взял и перевернулся. Но ведь зачем-то же прилетели сюда? Только ли ради куста сирени, который ждал в «Райском саду»?
На этот раз все было иначе. Очень взрослая группа русскоязычных израильтян. Прочные, самодостаточные, гармоничные (вот, что бывает, если постсоветского человека поместить лет на 20 в нормальные условия, – шутил Филин) и не слишком настроенные на то, чтобы их мир вот так вот взял и перевернулся. Но ведь зачем-то же прилетели сюда? Только ли ради куста сирени, который ждал в «Райском саду»?
- Отдохнуть? Переключиться? Попробовать новое? Доказать себе, что я могу пройти маршрут?
Может, и так. Решаю не давить на старте и не докручивать запросы. Срабатывает внутреннее правило «не уверен, - не обгоняй»: я не готов поручиться, что вытащу более внятный запрос, и выбираю подождать, пока дверь отворят изнутри. И вот уже мы покидаем «Райский сад» Эльфии и спускаемся в «Готический лес».
Может, и так. Решаю не давить на старте и не докручивать запросы. Срабатывает внутреннее правило «не уверен, - не обгоняй»: я не готов поручиться, что вытащу более внятный запрос, и выбираю подождать, пока дверь отворят изнутри. И вот уже мы покидаем «Райский сад» Эльфии и спускаемся в «Готический лес».
По дороге желтый лютиковый луг и, неожиданно, дерево над ручьем. Вода вымыла почву из-под корней, и мощная корневая система вышла на поверхность. Почти как воздушные корни израильских фикусов. А сам готический лес… не такой уж и готический в это время года. Молоденькие, пока еще не зеленые даже, а салатовые, листья деревьев еще не так сильно фильтруют солнечный свет. Мы не столько в чаще, сколько под прекрасной сенью. Наслаждаемся светом и цветом.
Пионерский лагерь. В библиотеке его подмосковного брата 8 лет назад мы наугад выудили какой-то томик. Оказалось, Шалом Алейхем, Еврейское счастье. А ведь ничто не предвещало. И тут не без находок. В одной из комнат на столе разложены ключи. Участница по имени Солнце берет один из них, пробует открыть первую попавшуюся дверь: ключ подходит! «Но не может же такого быть!» - пробует открыть другие двери – не получается. Вот так – сразу и точно.
От лагеря – к церкви. Звоним в колокол и слышим ответный звон из-за деревьев. Коровы! У некоторых из них тоже колокольчики. Стадо замедляется, пропускает нас вперед, неспешно следует за нами. В прошлый раз где-то здесь мы говорили про «дилемму коровы»: есть или не есть. Сейчас никакой дилеммы. Не то, чтобы ее нет вообще, но выборы сделаны и даже уже сложились в установки. К тому же прямо сейчас никто никого есть не собирается: ни мы коров, ни они молоденькую иву, которую посадили тут, видимо, для мелиорации и заботливо обмотали колючей проволокой.
Поднимемся наверх, на полянку. Дикий обед совершающих исход (на календаре последний день Песаха): маца, ее близнец лаваш, хамон, сыр... Некошерно, очень вкусно и никаких дилемм.
Поднимемся наверх, на полянку. Дикий обед совершающих исход (на календаре последний день Песаха): маца, ее близнец лаваш, хамон, сыр... Некошерно, очень вкусно и никаких дилемм.
После обеда выходим на точку далекого вида. Безбрежное зеленое море!
Есть тут один каменный выступ над обрывом, я как-то раз на нем стоял. Одну ногу поставил легко, а вот вторую ставил буквально руками: страшновато.
Но в этот раз выступ, кажется, никого особо не привлекает. Чтобы всматриваться в бездну, не обязательно стоять на краю.
Есть тут один каменный выступ над обрывом, я как-то раз на нем стоял. Одну ногу поставил легко, а вот вторую ставил буквально руками: страшновато.
Но в этот раз выступ, кажется, никого особо не привлекает. Чтобы всматриваться в бездну, не обязательно стоять на краю.
Нам еще идти и идти, но уже чувствуется усталость. Вот бы сейчас в баньку! Поднимаем глаза: Banya #1.
Но мы останавливается только у родника, чтобы пополнить запасы воды, идем дальше цепочкой по одному. Почти теряемся, но вовремя корректируем движение и проходим каким-то даже более удачным маршрутом, чем обычно.
Но мы останавливается только у родника, чтобы пополнить запасы воды, идем дальше цепочкой по одному. Почти теряемся, но вовремя корректируем движение и проходим каким-то даже более удачным маршрутом, чем обычно.
Дерево цели.
Нужно дойти до него с закрытыми глазами.
Помню, как Сергей Березин и Дмитрий Исаев – родоначальники Ландшафтной аналитики – говорили мне, что сделать это невозможно, но у нас, почему-то регулярно доходят.
Вот и сейчас Солнце выбирает направление и никуда не сворачивая приходит к дереву, как если бы всю дорогу глядела в оба. Но это еще ладно, а как быть с Бабочкой, которая пошла заведомо не туда, ушла дальше от дерева, чем она изначально была, но потом повернулась на сколько-то градусов и так же по прямой дошла до него. Если считать, что дерево располагалось в прямом углу прямоугольного треугольника, то получится, что Солнце двигалась по катету, а Бабочка сначала по гипотенузе, а потом по второму катету. В какой-то момент я пошел рядом с ней, но единственная моя помощь заключалось в том, что я иногда напоминал верить себе.
Нужно дойти до него с закрытыми глазами.
Помню, как Сергей Березин и Дмитрий Исаев – родоначальники Ландшафтной аналитики – говорили мне, что сделать это невозможно, но у нас, почему-то регулярно доходят.
Вот и сейчас Солнце выбирает направление и никуда не сворачивая приходит к дереву, как если бы всю дорогу глядела в оба. Но это еще ладно, а как быть с Бабочкой, которая пошла заведомо не туда, ушла дальше от дерева, чем она изначально была, но потом повернулась на сколько-то градусов и так же по прямой дошла до него. Если считать, что дерево располагалось в прямом углу прямоугольного треугольника, то получится, что Солнце двигалась по катету, а Бабочка сначала по гипотенузе, а потом по второму катету. В какой-то момент я пошел рядом с ней, но единственная моя помощь заключалось в том, что я иногда напоминал верить себе.
Несмотря на мягкий формат, усталость никуда не денешь. Последнюю горку брали буквально штурмом, но оно того стоило. Полуразрушенная, и при этом действующая часовня на относительно невысоком холме, с которого, однако, видны все окрестные вершины.
Для меня именно эта точка – центр маршрута. Не центр-кульминация, а центр-тихое ядро, вокруг которого все носится, но внутри которого спокойствие. В прошлый раз эта безопасность была под угрозой: нас прогнали отсюда выстрелы, но сейчас все было тихо.
Для меня именно эта точка – центр маршрута. Не центр-кульминация, а центр-тихое ядро, вокруг которого все носится, но внутри которого спокойствие. В прошлый раз эта безопасность была под угрозой: нас прогнали отсюда выстрелы, но сейчас все было тихо.
Оттуда и до дома дошлось как-то само.
Солнце село, жара и зрительные впечатления пропали, и ноги просто донесли нас до ночлега. (Потом узнаем, что прошли за день 18 километров с набором высоты почти 600 м., а пока мы просто механически переставляем ноги и наслаждаемся отсутствием визуальной стимуляции.)
Дом, ужин и последнее событие первого дня: каждый рисует свое путешествие, а потом мы вместе обсуждаем, что получилось. Смотрю на детали рисунков. Надо же: сколько, оказывается, конкретных моментов отпечаталось в памяти участников!
А мне казалось, ничего их не пронимает!
Солнце село, жара и зрительные впечатления пропали, и ноги просто донесли нас до ночлега. (Потом узнаем, что прошли за день 18 километров с набором высоты почти 600 м., а пока мы просто механически переставляем ноги и наслаждаемся отсутствием визуальной стимуляции.)
Дом, ужин и последнее событие первого дня: каждый рисует свое путешествие, а потом мы вместе обсуждаем, что получилось. Смотрю на детали рисунков. Надо же: сколько, оказывается, конкретных моментов отпечаталось в памяти участников!
А мне казалось, ничего их не пронимает!
Посреди этой Ландшафтной аналитики я уже собрался увольняться: где тот взрыв чувств и фонтан инсайтов, которые обычно сопровождают наши психологические путешествия?
Мы идем уже второй день, столько всего видели, горы штурмовали, даже по ночному лабиринту уже прошли, а участники благостны и спокойны, поют детские песенки и ничего-то их не берет! (Как тут не вспомнить Св. Егория, которого «не берет топор», и который «поверх смолы плавает и все стихи поет»?)
Мы идем уже второй день, столько всего видели, горы штурмовали, даже по ночному лабиринту уже прошли, а участники благостны и спокойны, поют детские песенки и ничего-то их не берет! (Как тут не вспомнить Св. Егория, которого «не берет топор», и который «поверх смолы плавает и все стихи поет»?)
Кажется, ситуация перевернулась утром третьего дня, когда мы снова сели порисовать.
На этот раз поход нужно было изобразить в форме мандалы: круг-квадрат-еще один круг. Тут Филин кстати предложил каждому вытянуть по карте из колоды Имаджинариума. Карты оказались удивительно подходящими их обладателям. А сами рисунки получились действительно художественными, и на них странным образом (всякий раз разным) оказалась изображенной инверсия внутреннего и внешнего. У настоящих путешествий всегда такой эффект: самое далекое становится самым близким и наоборот.
Почти как Данте с Вергилием, утром третьего дня, еще до завершения путешествия, мы обнаружили себя «под другими звездами» и прожили этот день как-то по-новому. Как если бы не нужно ничего доказывать, и все уже произошло. Остается только внимать этому изменению и, может, фиксировать его словами и поступками. (По-настоящему фиксировать поступками каждый будет сам за пределами ландшафтной аналитики.)
На этот раз поход нужно было изобразить в форме мандалы: круг-квадрат-еще один круг. Тут Филин кстати предложил каждому вытянуть по карте из колоды Имаджинариума. Карты оказались удивительно подходящими их обладателям. А сами рисунки получились действительно художественными, и на них странным образом (всякий раз разным) оказалась изображенной инверсия внутреннего и внешнего. У настоящих путешествий всегда такой эффект: самое далекое становится самым близким и наоборот.
Почти как Данте с Вергилием, утром третьего дня, еще до завершения путешествия, мы обнаружили себя «под другими звездами» и прожили этот день как-то по-новому. Как если бы не нужно ничего доказывать, и все уже произошло. Остается только внимать этому изменению и, может, фиксировать его словами и поступками. (По-настоящему фиксировать поступками каждый будет сам за пределами ландшафтной аналитики.)
На третий день было все то же самое, что и раньше, но было это совсем иначе.
Мы тоже пели, тоже шли куда-то и поднимались в гору, тоже смотрели в перспективу… Но это происходило одновременно и без усилия, и точно (в жизни тут обычно одно из двух). О чем-то таком говорил Н.Ф. Добрынин, когда выделял послепроизвольное внимание: оно уже не требует специальных усилий, как произвольное, но и не отвлекается на любой шум как непроизвольное.
Мы стояли у подножия крепости Азеула, на залитой солнцем поляне около мемориала погибшим кадетам – защитникам независимой Грузии - и пели строчки из стихотворения Арсения Тарковского:
Мы тоже пели, тоже шли куда-то и поднимались в гору, тоже смотрели в перспективу… Но это происходило одновременно и без усилия, и точно (в жизни тут обычно одно из двух). О чем-то таком говорил Н.Ф. Добрынин, когда выделял послепроизвольное внимание: оно уже не требует специальных усилий, как произвольное, но и не отвлекается на любой шум как непроизвольное.
Мы стояли у подножия крепости Азеула, на залитой солнцем поляне около мемориала погибшим кадетам – защитникам независимой Грузии - и пели строчки из стихотворения Арсения Тарковского:
Камень лежит у жасмина.
Под этим камнем клад.
Отец стоит на дорожке.
Белый-белый день.
…
Никогда я не был
Счастливей, чем тогда.
Никогда я не был
Счастливей, чем тогда.
Вернуться туда невозможно
И рассказать нельзя,
Как был переполнен блаженством
Этот райский сад.
Стихотворение написано в 1942 году.
Под этим камнем клад.
Отец стоит на дорожке.
Белый-белый день.
…
Никогда я не был
Счастливей, чем тогда.
Никогда я не был
Счастливей, чем тогда.
Вернуться туда невозможно
И рассказать нельзя,
Как был переполнен блаженством
Этот райский сад.
Стихотворение написано в 1942 году.
В крепость мы поднялись за полдень, встретив по дороге местных ящериц Джоджо.
В это время там полно народу, но нам без труда удалось оказаться на вершине в одиночестве и провести там столько времени, сколько было нужно.
Обычно напряженная и требующая особой смелости работа с перспективой - выбрать точку, которая притягивает взгляд, описать ее и, опираясь на нее взглядом, сформулировать свою жизненную перспективу – прошла как-то сама собой.
В это время там полно народу, но нам без труда удалось оказаться на вершине в одиночестве и провести там столько времени, сколько было нужно.
Обычно напряженная и требующая особой смелости работа с перспективой - выбрать точку, которая притягивает взгляд, описать ее и, опираясь на нее взглядом, сформулировать свою жизненную перспективу – прошла как-то сама собой.
В перспективах участников были свои места и дома, вполне конкретные и осязаемые. Такой уверенной работы с перспективой, как в этой группе, я не припомню.
Обычно формулирование своей перспективы требует некоторого скачка, сделав который (почти как в гимнастическом упражнении) еще надо как-то удержаться. Здесь же далекая перспектива ощущалась как бы на расстоянии вытянутой руки: вот она, бери и делай. Это было что-то давно знакомое и прочувствованное, но открывшееся в новом свете и оказавшееся ближе, чем кажется.
Обычно формулирование своей перспективы требует некоторого скачка, сделав который (почти как в гимнастическом упражнении) еще надо как-то удержаться. Здесь же далекая перспектива ощущалась как бы на расстоянии вытянутой руки: вот она, бери и делай. Это было что-то давно знакомое и прочувствованное, но открывшееся в новом свете и оказавшееся ближе, чем кажется.
***
Я всегда говорил о Ландшафтной аналитике как о методе, позволяющем прожить кризисное состояние: в трансформационном путешествии попрощаться с собой старым и увидеть себя нового, к которому еще предстоит прийти. Структура ЛА хорошо ложится на структуру ритуала перехода и структуру критического возраста, описанную Л.С. Выготским, но… Эта ландшафтная аналитика показала, что она может быть и средством поддержки на этапе развития, более сходном по структуре не с критическим, а с «литическим», т.е. стабильным возрастом. Л.С. Выготский пишет ведь о двухтактном цикле развития. В огне кризиса разрушается старая идентичность и возникает абрис новой, однако пока это только образ, самоощущение, сделать которое реальностью возможно лишь в более долгом литическом периоде, задача которого встроить в реальную жизнь – кирпичик за кирпичиком – то сооружение, которое как во сне явилось нам в кризисе.
Если задача кризисной ЛА открыть новое, то «литическая» ЛА мягко помогает восстановить связь с собой, вспомнить себя таким, который уже знает, чего хочет. Кто когда-то уже совершил открытие, но, может быть за годы жизни немного в нем разуверился… Кто в повседневном труде складывания кирпичика к кирпичику подзабыл, ради чего вся эта возня.
Я всегда говорил о Ландшафтной аналитике как о методе, позволяющем прожить кризисное состояние: в трансформационном путешествии попрощаться с собой старым и увидеть себя нового, к которому еще предстоит прийти. Структура ЛА хорошо ложится на структуру ритуала перехода и структуру критического возраста, описанную Л.С. Выготским, но… Эта ландшафтная аналитика показала, что она может быть и средством поддержки на этапе развития, более сходном по структуре не с критическим, а с «литическим», т.е. стабильным возрастом. Л.С. Выготский пишет ведь о двухтактном цикле развития. В огне кризиса разрушается старая идентичность и возникает абрис новой, однако пока это только образ, самоощущение, сделать которое реальностью возможно лишь в более долгом литическом периоде, задача которого встроить в реальную жизнь – кирпичик за кирпичиком – то сооружение, которое как во сне явилось нам в кризисе.
Если задача кризисной ЛА открыть новое, то «литическая» ЛА мягко помогает восстановить связь с собой, вспомнить себя таким, который уже знает, чего хочет. Кто когда-то уже совершил открытие, но, может быть за годы жизни немного в нем разуверился… Кто в повседневном труде складывания кирпичика к кирпичику подзабыл, ради чего вся эта возня.
Спасибо этой взрослой группе за новый поворот не только в практике, но и в теории Ландшафтной аналитики!
Спасибо чутью, которое подсказало вести группу еще мягче и еще бережнее, чем обычно!
Спасибо Андрею Сычеву ака Филину за сотворчество и гибкую работу «с собственным весом»: ты здорово ловил ветер и перебегал с одного борта нашей яхты на другой, оказываясь то ведущим, а то участником!
Спасибо чутью, которое подсказало вести группу еще мягче и еще бережнее, чем обычно!
Спасибо Андрею Сычеву ака Филину за сотворчество и гибкую работу «с собственным весом»: ты здорово ловил ветер и перебегал с одного борта нашей яхты на другой, оказываясь то ведущим, а то участником!
Пойдем с нами в Эльфию!
Заполните форму ниже и мы свяжемся с вами, чтобы рассказать о туре подробнее.
Текст, фото: Арсений Белорусец
